Terra Bucolica – Территория сельской жизни

ЗЕМЛЯ ЛЮДЕЙ

“Самой естественной атмосферой белорусса является его пассивная подчиненность…”

Чтобы отследить логику белорусской, в том числе сельской, ментальности, понять, отчего так упорно и тяжело увядает наша деревня, стоит вернуться в прошлое. Ведь еще столетие с лишним назад исследователи бились над определением сути: кто же они такие, белорусы? Чего хотят в этом мире? Куда идут-движутся? Предлагаем вашему вниманию характеристику белорусов, которую еще в 1904 году дал русский педагог, литератор, этнограф Федот Андреевич Кудринский. Уже тогда наблюдательный ум исследователя подметил яркие черты, до сих пор определяющие наш путь и нашу судьбу, как этноса.

Положительныя черты белорусса (здесь и далее сохраняется стиль, орфография автора – Прим. AGROLIVE.by), составляющие фундаментальную основу его этнографическаго типа, общи всем племенам славянской расы. Такими чертами являются: сильная религиозность (с большой наклонностью к обрядности), любовь к родине (патриотизм), семейственность, природное добродушие, сердечность.

В этнографическом типе белорусса, впрочем, много расплывчатости, неопределенности. Эта неопределенность объясняется не молодостью белорусского племени, как думают некоторые исследователи (тысячелетие исторического существования не есть молодость), а отсутствием интенсивной духовной жизни, недостатком средств проявления внутренних сторон духа народа. Неясность духовных запросов белорусса до сих еще пор поддерживает в его душе род сумерек, которые кладут на весь его нравственный облик отпечаток психической неопределенности.

Разница природных, географических, исторических условий Белоруссии (севера и юга) создала разницу в этнографическом типе белорусса и в характере всего его хозяйства. Белорусс смоленской и отчасти витебской губернии несколько определеннее в своих чертах. Он более предприимчив, находчив, жизнерадостен.

На этнографический склад белорусса-северянина сильно влияли великоруссы, более подвижные и жизнерадостные по своему характеру. Белорусс-северянин больше надеется на свои силы. Южанин -- более фаталист и равнодушен к грядущим обстоятельствам жизни. Полешук, живущий весь свой век в лесах и почти не выходящий из них, по природе своей благодушен и сердечен. Но тяжелые условия жизни, вечная борьба за существование с неуютною, дикою природою сделали его угрюмым, молчаливым, неразговорчивым. Он трудится, не тратя лишних слов: безмолвно обрабатывает свою неблагодарную почву, гонит смолу, деготь, только изредка облегчает тяжесть своего душевного настроения в песне. Песня белорусса-северянина веселье. В ней больше мажорных тонов. В песне белорусса-южанина много грусти и печали. Даже веселое настроение души полешук привык выражать меланхолическими мотивами.

От рождения и до смерти белорусс несет на себе тяжелый крест существования. Он не живет, а, можно сказать, отбывает жизнь как поденщину, как нечто неизбежное. Рок жизни, фатализм обстоятельств сквозит в его безыскусственном творчестве и, в частности, в монотонных унылых песнях, в которых он жалуется на свою судьбу и на мачеху-природу. Нет, кажется, в России более заунывных песен, как в Белоруссии! Все обстоятельства своей жизни, не исключая и жизнерадостные, даже свадьбы, белорусс привык провожать воплем наболевшего горя. Белорусская народная свадьба и в настоящее время сопровождается причитаниями и жалобными песнями. Только водка («запоины», «пропоины», «пошлюбины» и пр.) искусственно подогревает настроение белорусса...

Свадебные обряды и обычаи белорусса не имеют той яркости и эффекта, как в Малороссии. Посещение сватов и предварительные переговоры с шуточками и выпивкой, печенье каравая с песнями, испрошение благословения у родителей, поезд в церковь (во время которого жених и невеста кланяются всем встречным), церковное благословение брака и выпивка после возвращенья из церкви -- вот общая программа брачного ритуала.

Танцы, песни, угощение спиртным длятся иногда три-четыре дня. Пожелания молодым (свадебные спичи) большею частью общи по содержанию и однообразны по форме («Дай, Боже, счастья», «Чаво себе мыслю, таво и табе» и т. п.). Для напоминания тяжелой хозяйственной доли женщины ей кладут на голову после венца пряди льна. От хозяйственных тягостей не освобождают женщину никакие обстоятельства. Только роды отнимают у нее пять-шесть дней, после которых она опять принимается за работу.

Рождение ребенка, мальчика или девочки, не создает особенной радости в крестьянской семье. Появление на свет себе подобного существа белорусс, скорее, встречает воплем скорби, чем радостью. На ребенка не надевают рубашки в течение первого года и часто оставляют на произвол судьбы. Процент смертности детей в Белоруссии очень значителен. В особенно не здоровых в климатическом отношении местах вымирает от невозможных условий и болезней почти половина детей до 5-летнего возраста. Церковного крещения ребенка недостаточно, и его еще «святят через порог».

Равнодушно встречая появление человека на свет, белорусс не особенно горюет при последнем расставании с ним. Кончина пожилых людей не вызывает особого сожаления и горести среди родных. Белоруссы оплакивают смерть, скорее, по обычаю, для вида, чем по требованию настроения. Смерть женщины (особенно пожилой) встречается совсем равнодушно. В некоторых местах Белоруссии кресты ставят только над мужчинами. Над женщиной насыпают лишь курган и кладут доску.

Но что бы белорусс ни делал в важные моменты своей жизни, как бы он ни праздновал то или другое событие в своей жизни, празднество будет неполным, если оно не сопровождается выпивкой. Белорусс прямо, не стесняясь, заявляет на торжествах, чтобы подали выпивку.Первый плач ребенка, крестины, венец и последний стук молотка по гробу — сопровождаются в Белоруссии выпивкой, которая, смотря по обстоятельствам и щедрости виновника торжества, принимает различные размеры. Вино, как символ и источник веселия, белорусс опоэтизировал во многих своих песнях, прибаутках, застольных присловьях.

Пляски и танцы белоруссов неграциозны. Они состоят большею частью из кривляний, вывертываний плечами, руками и приседаний. Женский танец совсем лишен грациозности и похож на торопливую походку с поворотами головы, рук. Но зато они очень суетливы и шумны. Белорусс не любит глядеть, как один танцует, все принимают участие в танцах. Из популярных в Белоруссии игр особенного внимания заслуживают «Женитьба Цярешки» и «Мяцелица».

Белоруссы более индивидуальны по своей природе, чем соседи- великоруссы, живущие общественною жизнью. Отсюда и гостеприимство: хотя и развито в Белоруссии, но не носит тех сердечных форм общительности и радушия, как в Малороссии или Великороссии. Белорусс интереснее как особь. Общество белоруссов — самое скучное общество. Они не умеют найтись, занять друг друга. Их угощение не имеет той шири, которая составляет типичную особенность великорусса. Одной из общих психических черт белорусса должно признать его недоверие к окружающим людям, кто бы они ни были. Эта слишком заметная черта в белоруссе, можно сказать, лежит в основе всех его житейских отношений и составляет естественную форму его личного настроения. Недоверие не позволяет белоруссу проявиться всесторонне, как в сфере общественной, так и личной жизни. Оно сковывает свободу его духа.

В окружающих людях белорусс издавна привык видеть скорее недоброжелателей, врагов, чем друзей. Степень недоверия, конечно, бывает различной, смотря по тому, к кому она относится. По отношению к людям, занимающим, например, высшее начальственное положение, она выражается в сильной степени. В своих отношениях к панам белорусс до сих пор сохраняет черты недружелюбия, воспитанного в нем условиями крепостного быта.

Он охотно уступает пану «розум», а себе оставляет «хитрость». «Каб не панский розум, та не наша хитрость — пропало б усе». «Пана слухай, а свой разум май»… Так говорит белорусс-крестьянин, ограждая себя от всякого влияния пана на свой быт. Взаимное недоверие «панского» и «мужицкого» сословия создало в Белоруссии полную разобщенность между этими сословиями.

Исторические обстоятельства, двусмысленное положение белорусса -- между Польшей и Россией -- воспитали в белоруссе привычку постоянно оглядываться, вечно подозревать -- даже и в том случае, когда, по-видимому, нет никаких оснований для подозрения.

Не доверяя другим людям, белорусс перенес эту привычку недоверия и к своим силам. Он не верит самому себе не потому, чтобы у него не хватило энергии на то или другое предприятие! А потому, что это недоверие воспиталось в нем стихийной атмосферой его племени, привилось к нему с молоком матери, которая, качая колыбель, напевала ему о недоверии к пану, к еврею, своим ворогам-соседям и ко всем, с кем ни приходится сталкиваться белоруссу. Замечено, что в белорусской народной поэзии почти совершенно отсутствуют мотивы доброжелательства к чужим людям, гостям, посетителям.

Недоверие к себе и другим людям сковало в белоруссе проявление чувств. Он не привык ни говорить много о своих чувствах, ни выражать их — в сильной, выразительной форме. Он словно боится сильно чувствовать. А когда обстоятельства заставляют его проявиться со стороны своих чувств (например, на свадьбе), — ему словно совестно своей эмоции. Ему неловко от обнаружения лучших сторон своего характера.

Он стесняется своих добрых порывов. Но зато в открытом проявлении своих непривлекательных сторон -- белорусс свободен... Это ему привычнее. Скандалы, брань, перебранки в селах и деревнях происходят открыто, при всех. И это нисколько не компрометирует белорусса. Это считается самой естественной атмосферой житейских отношений.

Из того же недоверия к своим силам и лучшим качествам вытекает непредприимчивость белорусса. Для предприимчивости нужна вера в себя. Белорусс не воспитал в себе этой веры. Предприимчивый минчук или могилевец -- явление редкое, возможное, скорее, как исключение из этнографическаго типа, чем как признак народного характера. Слишком оборотистого белорусса засмеют соседи. О нем говорят, что он «отбился от роду, захотел чужого хлеба». Только крайняя нужда заставляет белорусса предпринять поиски работы на стороне. О предприимчивом белоруссе юмористически замечают, что «ён прыткий (швыдкий) — як свиння в хату влизе, вин перш подумае, а посля почне кия шукаць».

Будучи мягким, податливым от природы, белорусс умеет приспособиться к самым разнообразным условиям жизни. Белоруссы очень уживчивы. История не знает белорусских бунтов. А если и были в Белоруссии бунты, они никогда не принимали здесь широких размахов. Белоруссы умеют угождать людям самых разнообразных положений. Им присуще умение нейтрализовать крайности, считаться в своих интересах с самыми противоположными явлениями. Замечено: еврей Северо-западнаго края, именно вследствие податливости белорусса, ведет себя с большим достоинством, чем где-либо. В Белоруссии еврей — пан. Масса белорусских пословиц и песен обрисовывает его именно с этой стороны. Такой тип еврея мог выработаться в стране только на почве пассивности коренного класса населения! Кажется, трудно найти на свете человека менее требовательного, чем белорусс. Он любит самые неудобные положения, свыкается с ними и, можно сказать, влюбляется в них. Даже наружный вид многих белорусских сел подчеркивает эту типичную черту белорусса. Если около многих белорусских сел есть места возвышенныя, красивые, удобные, то белорусс ни за что не пожелает их сделать местом своего жилиша. Он пойдет в трущобу, трясину, на сырое место... и там обживется. Он словно боится удобств. Красота места, удобства созданы как будто не для него. Трясина, болото — сроднее его подавленному духу.

Живет и немец в болотистых местах Минской и особенно Волынской губернии, но он поселился здесь с твердой верой в силу своих рук, которыми постепенно преобразовывает свой неуютный угол, осушает болота, выкорчевывает леса, устраивает луга. И, глядишь, через 10-15 лет местность в руках предприимчивого немца становится неузнаваемой! Белорусс же совершенно чужд каких либо реформаторских замыслов по отношению к окружающим его условиям. Последние -- он считает неизбежными... Какой-то особенный оттенок фаталистического подчинения природе лежит на внешнем виде белорусских сел и деревень, желания как бы уединиться, скрыться... «Оставьте нас в покое», -- как бы говорят это ряды черных, съежившихся, приплюснутых избушек, вытянутых в неровную линию, называемых белорусскими селами. Больших, размашистых сел, как в Великороссии, в Белоруссии нет.

Вокруг белорусса — масса леса, дерева. Однако человек словно жалеет лишнего куска дерева, чтобы устроить свою телегу пошире, поудобнее... Попробуйте доказывать ему, что телега, сбитая прочнее и несколько шире, принесет ему больше пользы. И вы встретите улыбку недоверия... Пожалуй, белорусс не будет спорить против удобства и согласится с вами, но, при этом, он озадачит вас вопросом: «Зачем ему-то поудобнее?» Разве для него недостаточна и маленькая телега, чтобы ездить по кочкам и ухабам лесных дорог? Разве ему не все равно? Вот возражения, о которые разбиваются все лучшие, прогрессивные, течения в белорусской деревне. Рассказывают, что когда около глухого белорусского села проложат шоссе, то крестьяне некоторое время совершенно не ездят по нему, называют его «панской дорогой» и предпочитают передвигаться по самым неудобным дорогам, к которым привыкли и на которых знают всякую кочку, всякий ухаб. Последнее -- хотя неудобное (он это знает), но сроднее духу белорусса.

Вообще, белорусс – это человек minimum’а комфорта. Даже имея кой-какой материальный достаток, белорусс примет все меры, чтобы скрыть его, показаться нищим, разыграть Лазаря. В такой обстановке ему удобнее, сподручнее отстаивать свои интересы. Постоянное «себе не уме», обдумывание своего положения, вечные счеты с обстоятельствами данной минуты сделали его чувствительным ко всяким неожиданностям. Белорусс сильно принимает к сердцу неприятности, которые ставят его в тупик. Выход из затруднительного положения требует у него большого напряжения. При увеличенной чувствительности и большой экспансивности, воля белорусса слаба, плохо управляет поступками. Великорусс может оставаться целые недели без дела, а потом станет работать по 24 часа в сутки. Белорусс не знает такой напряженности в работе. Его энергия тратится более или менее равномерно. Он заботлив, вечно поет о завтрашнем дне, но мало делает для того, чтобы ввести в свои заботы правильный распорядок, скрасить свою будничную обстановку каким-либо жизнерадостным элементом.

У белорусса не хватает смелости идти наперекор обстоятельствам. Он смел только тогда, когда выпьет: «Як пьян — так и капитан, а проспится — то и свиньи боится». Его активность опирается не на потребности духа, а на опыт предшествующих поколений, на правила отцов и дедов. Самой естественной атмосферой белорусса является его пассивная подчиненность. Отсюда — полное незнание той цены, которое имеет время. Белорусс всю свою жизнь повторяет «а зараз» (т. е. сейчас) и никогда не торопится. Он более всего любит покой и обожает праздники, которые называет по-своему и которым ведет верный счет, боясь дотронуться до какой-либо работы в праздник, чтобы этим не прогневать небо. Несчастным днем он считает понедельник, в который совершенно не работает.

Белорусс необыкновенно терпелив. Но его терпение является не добродетелью, а естественным результатом его пассивности. Деспотизм, во власти которого он находился в течении нескольких веков исторического существования, приучил его выносить разные патологические состояния.Склоняясь пред ударами судьбы, он принимает смерть пассивно, твердо веруя, что она «написана на его роду» и приходит в неизвестное, но заранее предопределенное время. Впрочем, белорус — бывает и активен. Но активность его имеет неблагодарные формы. Чаще всего она выражается в противодействии, упрямстве, желании настаивать на своем. На сопротивление у него иногда уходит больше силы, чем на предприятия. Он чаще бывает упрям, чем действительно силен.

Как человек, для которого пассивность сделалась законом психики, он более уважает властную силу, чем душевные добродетели. Становой, исправник, а в настоящее время -- земский начальник, окружаются в сознании белорусса ореолом сильной власти, пред которой почти бессильно сопротивление. Привыкнув почитать власть вообще, белорусс и в настоящее время гнет спину пред всякой форменной фуражкой (питая, в тоже время, к ней самое глубокое недоверие). Говорят, что даже крестьянские лошади в Белоруссии, заслышав колокольчик, по привычке, без принуждения сходят с пути и покорно дают дорогу начальству.

Неумение или, лучше сказать, нежелание устроить свою жизнь на определенных устойчивых началах равномерного распределения труда нередко бывает причиною совершения геройских поступков. Но эти поступки являются результатом возбуждения, вызванного крайними обстоятельствами.В таких случаях белорусс выходит из себя, прет напролом, как медведь, и в запальчивости способен на всякие преступления. Криминальная хроника белорусской жизни хранит на своих страницах факты ужасных преступлений, поражающих своим зверством, совершенных, к общему удивлению, людьми, по-видимому, от природы совершенно тихими и корректными.

Ум белорусса всё еще — загадочный ум! Несмотря на давнишнее свое существование, он не успел еще проявиться и не дал результатов, которые говорили бы о его гении. Характерной чертой ума белорусса следует признать его уменье сосредоточиться, подолгу останавливаться на наблюдаемом явлении. Порою -- это ум очень широкий по захватам и шири мысли. Но природная боязнь всего широкого заставляет ум белорусса съежиться, объузить самого себя. В уме белорусса, наряду с широкими обобщениями, фантастическими гипотезами и самыми неестественными предположениями, укладываются самые узкие, ограниченные представления и понятия.

Ум белорусса склонен к метафизике и абсолютизму. Он задумывается над вопросами бытия и требует ясного и окончательного их решения. Не умея, однако, здраво решить их, белорусс предпочитает остановиться на разных предрассудках и несообразностях, которые обильно сохранились издавна в его памяти.

Нежная сердечность, готовность отдать все свое существо чередуются в нем с черствостью и ненавистью. Он более сочувствует, чем сорадуется и более злорадствует, чем принимает участие. Обидеть пана, обсчитать, нанести ему незаметный, но верный вред — до сих пор считается среди белоруссов самым естественным явлением, чуть ли не добродетелью. Правдивость — монета, очень не высокая в обиходе белорусса! «Правда для пана, а кривда для хама», -- так говорят в Белоруссии.

Контраст, соединение крайностей, противоположностей -- вот закон, который приходится констатировать, говоря о характере белорусса. В нем соединяются и сила, и слабость, и упрямство, и мягкость, и жесткость, и кротость, и бесчувственностъ, и доброта, и жестокость, и великодушие... Все эти противоречивые свойства уживаются в его типе и проявляются -- смотря по обстоятельствам, предъявляемым борьбой за существование.

Судьба поставила белорусса в ближайшее общение с Западом, географическое положение страны благоприятствовало приобщению белоруссов к благам западной культуры. Но белорусс, верный предчувствию славянской крови, как-то инстинктивно отворачивался от западных благ и предпочитал особенности своего бедного быта благам европейской цивилизации. В этом отношении он остался верен основному типу славянской расы, медленно, недоверчиво усваивавшей блага Запада. Жизнь много ушла вперед...

Многое сгладилось в типе белорусса. Но устои консервативного – основного -- настроения сильны в белоруссе и в настоящее время. И теперь внимательный наблюдатель проявлений умственного склада белорусса отметит в его облике это коренное противоречие между «очень современными» идеями и «очень древними» инстинктами. Фото AGROLIVE.by

Справка AGROLIVE.by

Федот КУДРИНСКИЙ (1867 — 1933) -- педагог, литератор, этнограф. Родился 19 февраля (3 марта) 1867 г. в местечке Степань Ровенского уезда Волынской губернии в семье священника. Некоторое время работал преподавателем Нижегородской духовной семинарии, затем во 2-ом Петроградском реальном училище, в Несвижской учительской семинарии. Обратил внимание на дарования одного из учащихся Несвижской семинарии -- Константина Мицкевича, впоследствии классика белорусской литературы Якуба Коласа, и способствовал их развитию. Позднее жил в Вильне, незадолго до Первой мировой войны служил в Виленском Центральном архиве древних актовых книг, преподавал в женской гимназии, частной женской гимназии В. М. Прозоровой и Мариинском высшем женском училище.

Автор работ по педагогике (в частности, о педагогических взглядах Н. И. Пирогова и Л. Н. Толстого), русской литературе (среди прочего, составил «Курс новой русской литературы»), истории Литвы и России, белорусской и украинской этнографии, а также рассказов. Пользовался псевдонимом Богдан Степанец. Статьи и очерки публиковал в журналах «Вестник воспитания», «Киевская старина», «Народное образование», в газете «Виленский вестник».

Вышеприведенная публикация подготовлена по материалам издания Ф. Кудринский. Белоруссы (Общий очерк) // Виленский календарь на 1905 простой год. Вильна. Типография «Русский Почин», 1904. С. 116 – 128.